Могу я вставить ремарку?
На этот раз Дубинино оказалось не столь гостеприимным как в первый раз. Ни тебе солнца, ни теплого сладковатого воздуха с запахом сосен и ветерок уже не такой ласковый, но и в сером небе, мокрых дорожках, сырых иголках пружинящих под ногами была какая-то особая прелесть, наводящая на романтичные и пафосные раздумья.
Оказавшись в комнате с окнам на залив я, например, подумала: за такое и умереть можно. В этот раз мы жили в самом дальнем корпусе, если идти по сокращенному пути, то приходится подниматься на мостик непонятного назначения, однако получается очень романтично.
Самое интересное начиналось по вечерам, выходя из корпуса, можно было услышать тихое поскрипывание – это сосны нехотя раскачивались на ветру, а луна периодически выглядывала из-за серых туч, ещё более усиливая жуткое ощущение. При этом мне приходилось ходить через весь лагерь до столовой по вполне, на первый взгляд, безобидной роще сосен. Там достаточное освещение и не так уж и далеко, просто мой корпус стоял в ложбине и в какой-то момент, во время подъема на холм, вдруг начинает казаться, будто идешь в никуда, там темно и подозрительно тихо. И вот когда ты уже совсем отчаиваешься, вдруг в лицо бьет яркий свет фонаря.
Дни же проходили в откровенно питерском серо-свинцовом стиле, когда с неба сыпется черти что, а желтый свет лампы в помещении кажется больным сам по себе, не то, что люди под ним. Атмосфера и правда была больной, лихорадочной: в комнатах жара чудовищная, заходя с холодной улицы, мне казалось, что жар буквально окутывает, а уж спать… и постоянная беготня плюс неустанная работа мозга, давали потрясающий эффект как бы отсутствия реальности. Я вообще ощущала, будто то, что можно назвать «мной» куда-то, фьюить! – свинтило и остался только концентрат чистой энергии, из этого «я» выжатый. Так и хотелось повесить на себя табличку: вышла из себя, вернусь не скоро. Но вот вернулась же.
Оказавшись в комнате с окнам на залив я, например, подумала: за такое и умереть можно. В этот раз мы жили в самом дальнем корпусе, если идти по сокращенному пути, то приходится подниматься на мостик непонятного назначения, однако получается очень романтично.
Самое интересное начиналось по вечерам, выходя из корпуса, можно было услышать тихое поскрипывание – это сосны нехотя раскачивались на ветру, а луна периодически выглядывала из-за серых туч, ещё более усиливая жуткое ощущение. При этом мне приходилось ходить через весь лагерь до столовой по вполне, на первый взгляд, безобидной роще сосен. Там достаточное освещение и не так уж и далеко, просто мой корпус стоял в ложбине и в какой-то момент, во время подъема на холм, вдруг начинает казаться, будто идешь в никуда, там темно и подозрительно тихо. И вот когда ты уже совсем отчаиваешься, вдруг в лицо бьет яркий свет фонаря.
Дни же проходили в откровенно питерском серо-свинцовом стиле, когда с неба сыпется черти что, а желтый свет лампы в помещении кажется больным сам по себе, не то, что люди под ним. Атмосфера и правда была больной, лихорадочной: в комнатах жара чудовищная, заходя с холодной улицы, мне казалось, что жар буквально окутывает, а уж спать… и постоянная беготня плюс неустанная работа мозга, давали потрясающий эффект как бы отсутствия реальности. Я вообще ощущала, будто то, что можно назвать «мной» куда-то, фьюить! – свинтило и остался только концентрат чистой энергии, из этого «я» выжатый. Так и хотелось повесить на себя табличку: вышла из себя, вернусь не скоро. Но вот вернулась же.